Интересная книга, стиль сложный и динамичный, но выразительный. Шкловский отзывался о "Мы", как о книге слабой, с квадратными простыми героями, но это — так по-судейски. Тем и интересны "Мы", что вынуждают читателя к непривычно тяжёлой интеллектуальной работе: реконструкция пропусков, усвоение авторских образов и символики и — самое главное — анализ борьбы чужой души, противостояние чужой рефлексии и оттеснения. Не важнее ли простота и квадратность героев, когда в том отражается D-503, его мышление, художественный мир произведения и в конце концов художественная идея? Я считаю, что важнее. Пусть не в образах, но в мифической стороне "Мы", в органическом сознании стеклянного города и его жителей — кроется эстетика.

Вторая поэма тенденциознее, менее философична, в ней ослабло барокко, Сатана был опозорен лишь за счёт авторского невнимания, из Падшего Царя Люцифер стал слабым бесом пред Назареем, эстетическое уступило богословскому, и поэт явно ослаб. Жаль Сатана ослабел вместе с поэтом, а вдохновенный страстный образ был сведен до поверхностной условности.

Убедительно.

Авторский замысел и художественная идея проглядываются из построения сюжета, системы персонажей и компоновки писем, что выдаёт тонкого художника. Поражает правдоподобный реалистический психологизм, тонкость живописания характеров. Сесиль и Мертей выдают в себе (как мне видится) две стороны материнского комплекса, и даже если сам автор не описал предпосылки их психики, она сама собой настолько правдоподобна и типична, что легко домыслить причины (как я и сделал, приписав им комплекс по Юнгу).

Довольно тяжёлое чтение, переполненное, как мне кажется, излишним остроумием. Если нож точить нет под узким углом, а перпендикулярно камню, то тот лишь зазубрится и придёт в негодность. Так и я и мои впечатления изрубились на отступлениях, апологиях и заключениях. Свифт спародировал те преходящие и глупые моды, тех писателей и дураков, что быстро утонули в истории. А значит, что и его текст ещё быстрее потерял в комическом, в понимаемости и колкости, став просто, на первый взгляд, потоком претенциозного и скучного бреда.

История Сократа столь же безветренна, спокойна, космична, гармонична, прекрасна, как и античная культура, как эпический человек во вселенском единстве. То, что сильный Сократ назвал лишь невидимым, человек будущих времён назвал непознаваемым.

Первый готический роман. Слог Горация лёгок и понятен, а близость текста к драме очень интересна. Перипетии и узнавания не нарушают правдоподобия. Мистика местами увлекла бы и современного искушённого читателя. Хотя я почувствовал обиду за авторскую язвительность к Вольтеру в предисловии. Как бы не прав был писатель, место ли этим нападкам к старшим гениям в предисловии к своей первой книге? Слава первого успеха прибавила храбрости во втором издании. Между тем, Гораций так и не достиг славы Вольтера, да и творчество их я не ставлю на одну ступень. Где можно было быть скромнее, автор не был, что не красит.

Не ирония, а печальный сарказм Платона-Сократа легко заметен в этом диалоге. Эвтифроны как и тысячи лет назад, всюду храбро судят, смотря на всех с высока своих ложных умопостроений. Впрочем, не надо быть многознающим и сложномыслящим, чтобы быть Эвтифроном... Это представление о своей судьбе, непонимание Сократа чужой самонадеянности и, увы, го́рькая его насмешка над Эвтифроном, Мелетом — в этом легко усмотреть трагизм.

Увлекательно, чудесный талант писать и описывать, а вернее, животворить. Хотя последние главы про государство селенитов были не так интересны, как могли бы, потеряв связь с персонажами и худ. временем.

Как замечал сам Гёте, настоящее искусство не познаваемо до конца. Этим я объясняю, почему сейчас у меня нет слов, чтобы кратко сказать о Фаусте, даже попытка его объять — станет статьёй. Но отмечу лишь, что нет для меня в этом шедевре ничего важнее, чем отличия Фауста от Мефистофеля, главное их которых, конечно... я не смею сейчас выделять: жажда безусловного и вечного, жажда дела, гуманизм, неугасаемая жадность к миру во имя других и любви к самому этому миру. Нет, это произведение не поддаётся понимаю за раз, а позже я скажу — и за два раза...